Главный филер политической полиции. История сыска в России, кн.1
Медников и Меньшиков
Начальник Московского охранного отделения С.В.Зубатов не смотрел на сотрудничество как на простую куплю и продажу, а видел в нем дело идейное и старался это внушить офицерам. Учил он также относиться к сотрудникам бережно.
"Вы, господа, – говорил он, – должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой вы находитесь в нелегальной связи. Берегите её, как зеницу ока. Один неосторожный ваш шаг, и вы её опозорите. Помните это, относитесь к этим людям так, как я вам советую, и они поймут вас, доверятся вам и будут работать с вами честно и самоотверженно. Штучников гоните прочь, это не работники, это продажные шкуры. С ними нельзя работать. Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму.
Помните, что в работе сотрудника, как бы он ни был вам предан, и как бы честно ни работал, наступит момент психологического перелома. Не прозевайте этого момента. Это момент, когда вы должны расстаться с вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпускайте его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из революционного круга, устройте его на легальное место, исхлопочите ему пенсию, сделайте все, что в силах человеческих, чтобы отблагодарить его и распрощаться с ним по-хорошему.
Помните, что перестав работать в революционной среде, сделавшись мирным членом общества, он будет полезен и дальше для государства, хотя и не сотрудником, будет полезен уже в новом положении. Вы лишаетесь сотрудника, но вы приобретаете в обществе друга для правительства, полезного человека для государства".
Благодаря таким взглядам Зубатова, работа по розыску приобретала интересный характер. Проводя эти взгляды в жизнь, Зубатов сумел поставить внутреннюю агентуру на редкую высоту. Осведомлённость отделения была изумительной. Заниматься революционной работой в Москве считалось безнадёжным делом.
Красиво и убедительно говорил Зубатов, готовя из офицеров будущих руководителей политического розыска, но воспринять сразу эту государственную точку зрения на внутреннюю агентуру им было трудно. Они принимали, как бесспорные, все советы относительно сотрудника, и все-таки последние в глазах офицеров были предателями по отношению к своим товарищам.
Правой рукой Зубатова был Евстратий Павлович Медников, человек в то время лет пятидесяти. Он заведовал агентами наружного наблюдения, или филёрами, которые, наблюдая на улице за данными им лицами, выясняли наружно, что те делали, с кем встречались и какие места посещали. Наружное наблюдение развивало данные внутренней агентуры.
Медников был простой, малограмотный человек, старообрядец, служивший раньше полицейским надзирателем. Природный ум, смётка, хитрость, трудоспособность и настойчивость выдвинули его. Он понял филерство как подряд на работу, прошёл его горбом и скоро сделался нарядчиком, инструктором и контролёром. Он создал в этом деле свою школу – Медниковскую, или, как говорили тогда, «Евстраткину школу». Свой для филёров, которые в большинстве были из солдат уже и тогда, он знал и понимал их хорошо, умел разговаривать, ладить и управляться с ними.
Двенадцать часов ночи, огромная низкая комната с большим дубовым столом посредине полна филёров. Молодые, пожилые и старые, с обветренными лицами, они стоят кругом по стенам в обычной позе – расставив ноги и заложив руки назад.
Каждый по очереди докладывает Медникову данные наблюдения и подаёт затем записку, где сказанное отмечено по часам и минутам, с пометкой израсходованных по службе денег.
– А что же Волк? – спрашивает Медников одного из филёров.
– Волк, Евстратий Павлович, – отвечает тот, – очень осторожен. Выход проверяет, заходя куда-либо, также проверку делает и опять-таки на поворотах, и за углами тоже иногда. Тёртый…
– Заклёпка, – докладывает другой, – как заяц бегает, никакой конспирации… Совсем глупый…
Медников внимательно выслушивает доклады про всех этих Заклёпок, Волков, Умных, Быстрых и Галок – так по кличкам назывались все проходившие по наблюдению. Он делает заключения, то одобрительно кивает, то высказывает недовольство.
Но вот он подошёл к филёру, любящему, по-видимому, выпить. Вид у того сконфуженный; молчит, точно чувствует, что провинился.
– Ну что же, докладывай! – говорит иронически Медников. Путаясь и заикаясь, начинает филёр объяснять, как он наблюдал с другим филёром Аксёновым за Куликом, как тот зашёл «на Козихинский переулок, дом 3, да так и не вышел оттуда, не дождались его».
– Так-таки и не вышел, – продолжает иронизировать Медников.
– Не вышел, Евстратий Павлович.
– А долго ты ждал его?
– Долго, Евстратий Павлович.
– А до каких пор?
– До одиннадцати, Евстратий Павлович.
Тут Медников уже не выдерживает больше. Он уже знает от старшего, что филёры ушли с поста в пивную около семи часов, не дождавшись выхода наблюдаемого, почему он и не был проведён дальше. А у Кулика должно было состояться вечером интересное свидание с приезжим, которого надо было установить. Теперь этот неизвестный приезжий упущен.
Побагровев, Медников сгребает рукой физиономию филёра и начинает спокойно давать зуботычины. Тот только мычит и, высвободившись, наконец, всхлипывает:
– Евстратий Павлович, простите, виноват!
– Виноват, мерзавец, так и говори, что виноват, говори прямо, а не ври! Молод ты, чтоб мне врать! Понял?
Это расправа по-свойски. Что происходило в филёрской, знали только филёры да Медников. Там и награды, и наказания, и прибавки жалованья, и штрафы…
Просмотрев расход. Медников произносил обычно: «Ладно, хорошо». Найдя же в счёте преувеличения, говорил спокойно: «Скидай полтинник, больно дорого платишь извозчику, скидай!» И филёр «скидал», зная, что во-первых, Евстратий Павлович прав, а во-вторых, все равно споры бесполезны.
Кроме своих филёров, при Московском охранном отделении был ещё летучий филёрский отряд, которым тоже ведал Медников. Этот отряд разъезжал по России, разрабатывая агентурные сведения Зубатова или департамента.
То была старая медниковская школа. Лучше его филёров не было, хотя выпивали они здорово и для всякого постороннего взгляда казались недисциплинированными и неприятными. Они признавали только Медникова. Мёдниковский филёр мог пролежать в баке над ванной (что понадобилось однажды) целый вечер, мог долгими часами выжидать на жутком морозе наблюдаемого с тем, чтобы провести его затем домой и установить, где он живёт; он мог без багажа вскочить в поезд за наблюдаемым и уехать внезапно, часто без денег, за тысячи вёрст; он попадал за границу, не зная языков, и умел вывёртываться.
Его филёр стоял извозчиком так, что самый опытный и профессиональный революционер не мог бы признать в нем агента. Умел он изображать из себя и торговца спичками, и вообще лоточника. При надобности мог прикинуться и дурачком, и поговорить с наблюдаемым, якобы проваливая себя и своё начальство. Когда же служба требовала, он с полной самоотверженностью продолжал наблюдение даже за боевиком, зная, что рискует получить на окраине города пулю или удар ножом, что и случалось.
Единственно, чего не было у медниковского филёра, это сознания собственного профессионального достоинства. Он был отличный специалист-ремесленник, но не был проникнут тем, что в его профессии нет ничего зазорного. Этого Медников им привить не смог. В этом отношении провинциальные жандармские унтер-офицеры, ходившие в штатском и исполнявшие обязанности филёров, стояли много выше, понимая своё дело как государственную службу. Позже и штатские филёры, подчинённые жандармским офицерам, воспитывались именно в этом духе, что облагораживало их службу и много помогало делу.
Во всех раскрытиях Московского отделения роль наружного наблюдения была очень велика.
Имелся в отделении свой хороший фотограф и расшифровщик секретных писем, а также и свой учёный еврей, который знал все по еврейству, что являлось при работе в черте оседлости большим подспорьем. Была, наконец, и ещё одна фигура, прогремевшая позже в революционном мире, чиновник для поручений E.П. Меньшиков, когда-то, как говорили, участник одной из революционных организаций, попавший затем в отделение и сделавший в нем, а после и в Департаменте полиции, большую чиновничью карьеру.
Угрюмый, молчаливый, корректный, всегда холодно-вежливый, солидный блондин в золотых очках и с маленькой бородкой, Меньшиков был редкий работник. Он держался особняком. Он часто бывал в командировках, будучи же дома «сидел на перлюстрации», т. е. писал в Департамент полиции ответы на его бумаги по выяснениям различных перлюстрированных писем. Писал также и вообще доклады департаменту по данным внутренней агентуры.
Меньшиков знал революционную среду, и его сводки о революционных деятелях являлись исчерпывающими. За ним числилось одно большое дело. Говорили, что в те годы департамент овладел раз явками и всеми данными, с которыми некий заграничный представитель одной из революционных организаций должен был объехать ряд городов и дать группам соответствующие указания. Меньшикову были даны добытые сведения и, вооружившись ими, он в качестве делегата объехал по явкам все нужные пункты, повидался с представителями местных групп и провёл начальническую ревизию. Иными словами, успешно разыграл революционного Хлестакова.
Позже, взятый в Петербург, в департамент, прослуживший много лет на государственной службе, принёсший несомненно большую пользу правительству, он был уволен директором департамента Трусевичем. Тогда Меньшиков, находясь за границей, начал опубликовывать те секреты, которые знал.
Приём в розыскные учреждения лиц, состоявших ранее в революционных организациях, являлся, конечно, недопустимым. Слишком развращающе действовала подпольная революционная среда на своих членов беспринципностью, бездельем, болтовнёй, чтобы из неё мог выйти порядочный чиновник. Он являлся или скверным работником или предателем интересов государства во имя партийности и революции.
Были, конечно, исключения, но они являлись именно исключениями.
Но раз правительство это допускало, то исправление ошибки таким хирургическим способом, к которому прибегал Трусевич, приносило лишь новый вред тому же правительству.
| |
Начальник Московского охранного отделения С.В.Зубатов не смотрел на сотрудничество как на простую куплю и продажу, а видел в нем дело идейное и старался это внушить офицерам. Учил он также относиться к сотрудникам бережно.
"Вы, господа, – говорил он, – должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой вы находитесь в нелегальной связи. Берегите её, как зеницу ока. Один неосторожный ваш шаг, и вы её опозорите. Помните это, относитесь к этим людям так, как я вам советую, и они поймут вас, доверятся вам и будут работать с вами честно и самоотверженно. Штучников гоните прочь, это не работники, это продажные шкуры. С ними нельзя работать. Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму.
Помните, что в работе сотрудника, как бы он ни был вам предан, и как бы честно ни работал, наступит момент психологического перелома. Не прозевайте этого момента. Это момент, когда вы должны расстаться с вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпускайте его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из революционного круга, устройте его на легальное место, исхлопочите ему пенсию, сделайте все, что в силах человеческих, чтобы отблагодарить его и распрощаться с ним по-хорошему.
Помните, что перестав работать в революционной среде, сделавшись мирным членом общества, он будет полезен и дальше для государства, хотя и не сотрудником, будет полезен уже в новом положении. Вы лишаетесь сотрудника, но вы приобретаете в обществе друга для правительства, полезного человека для государства".
Благодаря таким взглядам Зубатова, работа по розыску приобретала интересный характер. Проводя эти взгляды в жизнь, Зубатов сумел поставить внутреннюю агентуру на редкую высоту. Осведомлённость отделения была изумительной. Заниматься революционной работой в Москве считалось безнадёжным делом.
Красиво и убедительно говорил Зубатов, готовя из офицеров будущих руководителей политического розыска, но воспринять сразу эту государственную точку зрения на внутреннюю агентуру им было трудно. Они принимали, как бесспорные, все советы относительно сотрудника, и все-таки последние в глазах офицеров были предателями по отношению к своим товарищам.
Правой рукой Зубатова был Евстратий Павлович Медников, человек в то время лет пятидесяти. Он заведовал агентами наружного наблюдения, или филёрами, которые, наблюдая на улице за данными им лицами, выясняли наружно, что те делали, с кем встречались и какие места посещали. Наружное наблюдение развивало данные внутренней агентуры.
Медников был простой, малограмотный человек, старообрядец, служивший раньше полицейским надзирателем. Природный ум, смётка, хитрость, трудоспособность и настойчивость выдвинули его. Он понял филерство как подряд на работу, прошёл его горбом и скоро сделался нарядчиком, инструктором и контролёром. Он создал в этом деле свою школу – Медниковскую, или, как говорили тогда, «Евстраткину школу». Свой для филёров, которые в большинстве были из солдат уже и тогда, он знал и понимал их хорошо, умел разговаривать, ладить и управляться с ними.
Двенадцать часов ночи, огромная низкая комната с большим дубовым столом посредине полна филёров. Молодые, пожилые и старые, с обветренными лицами, они стоят кругом по стенам в обычной позе – расставив ноги и заложив руки назад.
Каждый по очереди докладывает Медникову данные наблюдения и подаёт затем записку, где сказанное отмечено по часам и минутам, с пометкой израсходованных по службе денег.
– А что же Волк? – спрашивает Медников одного из филёров.
– Волк, Евстратий Павлович, – отвечает тот, – очень осторожен. Выход проверяет, заходя куда-либо, также проверку делает и опять-таки на поворотах, и за углами тоже иногда. Тёртый…
– Заклёпка, – докладывает другой, – как заяц бегает, никакой конспирации… Совсем глупый…
Медников внимательно выслушивает доклады про всех этих Заклёпок, Волков, Умных, Быстрых и Галок – так по кличкам назывались все проходившие по наблюдению. Он делает заключения, то одобрительно кивает, то высказывает недовольство.
Но вот он подошёл к филёру, любящему, по-видимому, выпить. Вид у того сконфуженный; молчит, точно чувствует, что провинился.
– Ну что же, докладывай! – говорит иронически Медников. Путаясь и заикаясь, начинает филёр объяснять, как он наблюдал с другим филёром Аксёновым за Куликом, как тот зашёл «на Козихинский переулок, дом 3, да так и не вышел оттуда, не дождались его».
– Так-таки и не вышел, – продолжает иронизировать Медников.
– Не вышел, Евстратий Павлович.
– А долго ты ждал его?
– Долго, Евстратий Павлович.
– А до каких пор?
– До одиннадцати, Евстратий Павлович.
Тут Медников уже не выдерживает больше. Он уже знает от старшего, что филёры ушли с поста в пивную около семи часов, не дождавшись выхода наблюдаемого, почему он и не был проведён дальше. А у Кулика должно было состояться вечером интересное свидание с приезжим, которого надо было установить. Теперь этот неизвестный приезжий упущен.
Побагровев, Медников сгребает рукой физиономию филёра и начинает спокойно давать зуботычины. Тот только мычит и, высвободившись, наконец, всхлипывает:
– Евстратий Павлович, простите, виноват!
– Виноват, мерзавец, так и говори, что виноват, говори прямо, а не ври! Молод ты, чтоб мне врать! Понял?
Это расправа по-свойски. Что происходило в филёрской, знали только филёры да Медников. Там и награды, и наказания, и прибавки жалованья, и штрафы…
Просмотрев расход. Медников произносил обычно: «Ладно, хорошо». Найдя же в счёте преувеличения, говорил спокойно: «Скидай полтинник, больно дорого платишь извозчику, скидай!» И филёр «скидал», зная, что во-первых, Евстратий Павлович прав, а во-вторых, все равно споры бесполезны.
Кроме своих филёров, при Московском охранном отделении был ещё летучий филёрский отряд, которым тоже ведал Медников. Этот отряд разъезжал по России, разрабатывая агентурные сведения Зубатова или департамента.
То была старая медниковская школа. Лучше его филёров не было, хотя выпивали они здорово и для всякого постороннего взгляда казались недисциплинированными и неприятными. Они признавали только Медникова. Мёдниковский филёр мог пролежать в баке над ванной (что понадобилось однажды) целый вечер, мог долгими часами выжидать на жутком морозе наблюдаемого с тем, чтобы провести его затем домой и установить, где он живёт; он мог без багажа вскочить в поезд за наблюдаемым и уехать внезапно, часто без денег, за тысячи вёрст; он попадал за границу, не зная языков, и умел вывёртываться.
Его филёр стоял извозчиком так, что самый опытный и профессиональный революционер не мог бы признать в нем агента. Умел он изображать из себя и торговца спичками, и вообще лоточника. При надобности мог прикинуться и дурачком, и поговорить с наблюдаемым, якобы проваливая себя и своё начальство. Когда же служба требовала, он с полной самоотверженностью продолжал наблюдение даже за боевиком, зная, что рискует получить на окраине города пулю или удар ножом, что и случалось.
Единственно, чего не было у медниковского филёра, это сознания собственного профессионального достоинства. Он был отличный специалист-ремесленник, но не был проникнут тем, что в его профессии нет ничего зазорного. Этого Медников им привить не смог. В этом отношении провинциальные жандармские унтер-офицеры, ходившие в штатском и исполнявшие обязанности филёров, стояли много выше, понимая своё дело как государственную службу. Позже и штатские филёры, подчинённые жандармским офицерам, воспитывались именно в этом духе, что облагораживало их службу и много помогало делу.
Во всех раскрытиях Московского отделения роль наружного наблюдения была очень велика.
Имелся в отделении свой хороший фотограф и расшифровщик секретных писем, а также и свой учёный еврей, который знал все по еврейству, что являлось при работе в черте оседлости большим подспорьем. Была, наконец, и ещё одна фигура, прогремевшая позже в революционном мире, чиновник для поручений E.П. Меньшиков, когда-то, как говорили, участник одной из революционных организаций, попавший затем в отделение и сделавший в нем, а после и в Департаменте полиции, большую чиновничью карьеру.
Угрюмый, молчаливый, корректный, всегда холодно-вежливый, солидный блондин в золотых очках и с маленькой бородкой, Меньшиков был редкий работник. Он держался особняком. Он часто бывал в командировках, будучи же дома «сидел на перлюстрации», т. е. писал в Департамент полиции ответы на его бумаги по выяснениям различных перлюстрированных писем. Писал также и вообще доклады департаменту по данным внутренней агентуры.
Меньшиков знал революционную среду, и его сводки о революционных деятелях являлись исчерпывающими. За ним числилось одно большое дело. Говорили, что в те годы департамент овладел раз явками и всеми данными, с которыми некий заграничный представитель одной из революционных организаций должен был объехать ряд городов и дать группам соответствующие указания. Меньшикову были даны добытые сведения и, вооружившись ими, он в качестве делегата объехал по явкам все нужные пункты, повидался с представителями местных групп и провёл начальническую ревизию. Иными словами, успешно разыграл революционного Хлестакова.
Позже, взятый в Петербург, в департамент, прослуживший много лет на государственной службе, принёсший несомненно большую пользу правительству, он был уволен директором департамента Трусевичем. Тогда Меньшиков, находясь за границей, начал опубликовывать те секреты, которые знал.
Приём в розыскные учреждения лиц, состоявших ранее в революционных организациях, являлся, конечно, недопустимым. Слишком развращающе действовала подпольная революционная среда на своих членов беспринципностью, бездельем, болтовнёй, чтобы из неё мог выйти порядочный чиновник. Он являлся или скверным работником или предателем интересов государства во имя партийности и революции.
Были, конечно, исключения, но они являлись именно исключениями.
Но раз правительство это допускало, то исправление ошибки таким хирургическим способом, к которому прибегал Трусевич, приносило лишь новый вред тому же правительству.
Редко кому из реально существовавших полицейских чинов так повезло,как герою моего сегодняшнего поста. Он стал персонажем и книг,и фильмов,с той или иной долей правдоподобности представлявших публике эту колоритную личность.Но сначала ЭПИГРАФ. Итак:
"Маса поджидал возле решётки. -Я не знаю,что происходит,- быстро заговорил он,ведя Фандорина вдоль пруда. - Смотрите сами. Плохой человек Мырников и с ним ещё пятеро прокрались в дом вон через то крыльцо.Это было...двенадцать минут назад. - Он с удовольствием взглянул на золотые часы,в своё время подаренные ему Эрстом Петровичем к 50-летию микадо. - Я тут же вам позвонил.
- Ах,как скверно! - с тоской воскликнул инженер. - Этот шакал разнюхал и опять всё испортил!"
Борис Акунин. "Алмазная Колесница ". Издательство "Захаров".2005г. Стр.154.
Евстратий Павлович Медников родился в 1853 году в семье ярославского крестьянина-торговца из старообрядцев.Старообрядческих традиций Медников придерживался всю жизнь,то есть не употреблял спиртного и табака.Окончил церковно-приходскую школу,этим,собственно,его образование и ограничилось.Дальше - служба в армии,которую он завершил в 1881 году в чине унтер-офицера.Надо было выбирать дорогу,Медников направился по проторенной стезе,решив продолжить службу Царю и Отечеству в полиции.Отслужившие солдаты и пополняли собой ряды стражей порядка.Так было,так и сейчас есть.Медников становится внештатным околоточным надзирателем,а после создания Московского Охранного отделения переходит туда в качестве филёра,агента наружного наблюдения.Вот тут то он и обрёл своё истинное призвание!
Служба наружного наблюдения существует столько же,сколько существует само государство,как система организации человеческого общества.С древнейших времён люди хотели получать информацию о других людях.И сейчас хотят,даже в большей степени,чем прежде.При этом абсолютно не играет роли,к какому способу правления относится государство - диктатура или демократия,без разницы.Кстати,демократическое государство часто прибегает к более изощрённым формам слежки,нежели тирания.В сегодняшних новостях мелькнул свеженький скандальчик - Совет Национальной Безопасности США грозит привлечь к суду некоторые СМИ - они,де,лишнее разгласили про то,как спецслужбы за гражданами подглядывают,тотальная прослушка телефонов,надзор за интернет-траффиком и т.д.Президент уже извинялся...Да уж,Медникову бы такие средства в руки...Так что в самой "наружке" ничего такого отвратительного нет,сбор информации о подозрителных субъектах,не более того.Обычная работа.
Вот Евстратий Павлович это как подряд на работу и понимал,а потому и относился очень добросовестно.Начальство ценило его рвение,Медников продвигался по ступеням агентурной карьеры - инструктор,нарядчик,контролёр.В 1890 году Е.П.Медников возглавляет всю службу наружного наблюдения,а после назначения С.В.Зубатова начальником Московского Охранного отделеня становится просто его правой рукой,незаменимым помощником.А.И.Спиридович,сам ученик Зубатова,так высазывается об этих двух людях:"Эти два человека,Зубатов и Медников,составляли нечто единое,самую суть Московского отделения,его главный рычаг." Причём тот же Спиридович отмечал,что это были совершенно разные по натуре люди - идейный слуга престола,идеалист и бессребренник Зубатов и абсолютно приземлённый практик Медников.Но вместе они прекрасно дополняли друг друга.Зубатов внедрял агентов внутрь противоправительственных организаций.Медников же поставил "наружку" на такую высоту,которой до него ещё не добивались.Простой человек,он легко находил общий язык с филёрами,такими же бывшими солдатами,как и он.В 1894 году был создан Летучий отряд филёров или " Особый Отряд Наблюдательных агентов" во главе с Медниковым.Подчинялся отряд непосредственно начальнику Департамента полиции.Эти агенты,специально обученные и подготовленные Медниковым.могли вести "объект" по всей территории Империи.Да,Медников создал свою школу агентов наружного наблюдения,ещё её называли Медниковской или "Евстраткина школа".Неофициально,конечно.
Результат такой работы не замедлил сказаться - революционное движение в Москве было совершенно ликвидированно.Зубатов был переведён в С-Петербург,Медникова он забрал с собой,разумеется.Евстратий Павлович возглавил "наружку" в масштабах всей страны.Карьерный рост просто исключительный.Человек из крестьян,без образования,получает чин надворного советника,ордена,дворянство.Генерал А.И.Спиридович,сам урождённый дворянин,не без снисходительной улыбки рисует портрет Евстратия Павловича.Подмечает его простонародную внешность,круглое розовощёкое лицо,борода,усы,русые волосы,зачёсанные назад,голубые глаза.Простая,точнее,простонародная речь.Так как к моменту их знакомства Медников вместе с орденом Св.Владимира 4-й ст. уже получил и грамоту на дворянство,Спиридович и застал его за рисованием собственного герба,с колосками пшеницы,о чём не без юмора поведал в своих мемуарах.Но в общем,Спиридович с симпатией относился к Евстратию Павловичу,тем более,что Медников и его многому научил.
С.В.Зубатов умел "зрить в корень" проблемы.Отсюда его желание не просто ликвидировать отдельные революционные организации,а выбить из-под ног у революционеров саму основу их деятельности - рабочее движение.Эта тема большая и очень отдельная,здесь же напомню,что Зубатов привлёк ставшего к тому момету известным в столице священника отца Георгия Гапона к работе в легальных рабочих организациях.Возможно,проницательный Зубатов и проконтролировал бы деятельность батюшки в нужном ему ключе,но...В 1903 году министр В.К.Плеве вышвырнул Зубатова с позором со службы(без пенсии!),выслал из столицы,запретил жить в Москве,отправил на жительство во Владимир,да и полицейский надзор приставить не забыл.Провожать Зубатова на вокзал пришли немногие,был слух - кто прийдёт,того тоже уволят.Были Медников с Гапоном.По замыслу Зубатова именно Медников должен был проконтролировать работу святого отца.Казалось бы,ему и карты в руки - цепляй к гапоновской рясе "хвост" и читай себе рапорты агентов.Однако же Евстратий Павлович с этой задачей не справился.Если бы он установил за Гапоном наблюдение,наверняка бы были выявлены контакты святого отца с социал-демократической организацией Васильеостровских рабочих,стало бы ясно,что батюшка играет какую-то свою игру.Но Медников попу доверял,впрочем,не он один,но всё же...Выходит,не такой уж он был и шакал.
После отставки Зубатова(и такой отставки!),Медников не прерывал с ним отношений до конца своей жизни,поддерживая переписку.Он был востребован и оставался на своём посту до 1906 года,прослужив при шести министрах внутренних дел.В 1906 году он ушёл на пенсию,поселившись в собственной усадьбе - коровки,куры,уточки,хозяйство,жена домовитая - опять таки,ну что ещё нужно человеку,чтобы спокойно встретить старость?Однако же судьба нанесла Евстратию Павловичу такой удар,какого он не ожидал и со стороны совсем неожиданной.По былой службе Медникову приходилось работать рука об руку с Леонидом Петровичем Меньщиковым(ударение на букве "О").Меньщиков был таким же ближайшим сотрудником Зубатова,как и Медников.Он ведал внедрёнными агентами,занимался вербовкой,привлекал к сотрудничеству.Служил успешно,был отмечен наградами,в том числе и такими,которых не было ни у Зубатова,ни у Медникова.А именно - ценными подарками из Кабинета Его Величества.Дважды - золотыми часами с бриллиантами,царским вензелем и гербом и золтыми же запонками и камешками,опять же и государевой монограммой.И тут Медников в 1909 году узнаёт,что Меньщиков,выйдя в отставку,выехал за кордон и публикует в социалистических изданиях списки агентов,в том числе тех людей,которых он же,Меньщиков лично вербовал.У Медникова был тяжелейший срыв,он погрузился в депрессию,пришлось обращаться к врачам.Время от времени,Евстратий Павлович проходил курс лечения в столичной психиатрической лечебнице,где и скончался в 1914 году, имея прожитым 61 год от роду.
В современной культуре этот персонаж послужил прообразом для Евграфия Петровича Медяникова в телесериале "Империя под ударом". Там его роль исполняет актёр Валентин Букин.Также он появляется в известных книгах Б.Акунина и в экранизации одной из них,воплощаемый Михаилом Ефремовым.На этом всё,пожалуй.А,ну да.Чуть не забыл.Ещё портрет.
Евстра́тий (Евстра́т) Па́влович Ме́дников ( декабрь , Ярославль - 2 декабря , Санкт-Петербург) - деятель российского политического сыска, соратник С. В. Зубатова , создатель школы агентов наружного наблюдения .
Биография
Отзыв сослуживца
Характеристика Е. П. Медникова, данная его сослуживцем А. И. Спиридовичем :
|
Медников был простой, малограмотный человек, старообрядец, служивший раньше полицейским надзирателем. Природный ум, сметка, хитрость, трудоспособность и настойчивость выдвинули его. Он понял филерство как подряд на работу, прошел его горбом и скоро сделался нарядчиком, инструктором и контролером. Он создал в этом деле свою школу - Медниковскую, или как говорили тогда, "Евстраткину" школу. Свой для филеров, которые в большинстве были из солдат уже и тогда, он знал и понимал их хорошо, умел разговаривать, ладить и управляться с ними.
Зубатов был бессребреником в полном смысле этого слова, то был идеалист своего дела; Медников же - сама реальность, сама жизнь. Все расчеты - у него. Работая за десятерых и проводя нередко ночь в отделении на кожаном диване, он в то же время не упускал своих частных интересов. Под Москвой у него было "именьице с бычками, коровками и уточками, был и домик", было все. Рабочие руки были даровые, - делай, что хочешь; свой человек - жена, хорошая, простая женщина, вела хозяйство. Приехавши в Москву, я застал Медникова уже старшим чиновником для поручений, с Владимиром в петлице, который в то время давал права потомственного дворянства. Он уже выправил тогда все документы на дворянство, имел грамоту и занимался составлением себе герба; на гербе фигурировала пчела, как символ трудолюбия, были и снопы. |
В массовой культуре
Медников является прототипом Евграфия Петровича Медянникова в сериале « Империя под ударом », входившим совместно с титулярным советником Павлом Нестеровичем Путиловским и поручиком Иваном Карловичем Бергом в особую следственную группу по борьбе с террористической Боевой организацией эсеров . Однако Евграфий Петрович, в отличие от своего протагониста, является лишь опытным филёром, состоит, судя по всему, в унтер-офицерском чине и продолжает свою карьеру и после 1906 г. Медянникова сыграл актёр Валентин Букин . Образ Медникова использован также в романе Б. Акунина « Статский советник » при изображении Евстратия Павловича Мыльникова, руководителя филёрской службы Охранного отделения. Позднее Мыльников появляется в «
Начальник Московского охранного отделения С.В.Зубатов не смотрел на сотрудничество как на простую куплю и продажу, а видел в нем дело идейное и старался это внушить офицерам. Учил он также относиться к сотрудникам бережно.
"Вы, господа, – говорил он, – должны смотреть на сотрудника как на любимую женщину, с которой вы находитесь в нелегальной связи. Берегите её, как зеницу ока. Один неосторожный ваш шаг, и вы её опозорите. Помните это, относитесь к этим людям так, как я вам советую, и они поймут вас, доверятся вам и будут работать с вами честно и самоотверженно. Штучников гоните прочь, это не работники, это продажные шкуры. С ними нельзя работать. Никогда и никому не называйте имени вашего сотрудника, даже вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму.
Помните, что в работе сотрудника, как бы он ни был вам предан, и как бы честно ни работал, наступит момент психологического перелома. Не прозевайте этого момента. Это момент, когда вы должны расстаться с вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпускайте его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из революционного круга, устройте его на легальное место, исхлопочите ему пенсию, сделайте все, что в силах человеческих, чтобы отблагодарить его и распрощаться с ним по-хорошему.
Помните, что перестав работать в революционной среде, сделавшись мирным членом общества, он будет полезен и дальше для государства, хотя и не сотрудником, будет полезен уже в новом положении. Вы лишаетесь сотрудника, но вы приобретаете в обществе друга для правительства, полезного человека для государства".
Благодаря таким взглядам Зубатова, работа по розыску приобретала интересный характер. Проводя эти взгляды в жизнь, Зубатов сумел поставить внутреннюю агентуру на редкую высоту. Осведомлённость отделения была изумительной. Заниматься революционной работой в Москве считалось безнадёжным делом.
Красиво и убедительно говорил Зубатов, готовя из офицеров будущих руководителей политического розыска, но воспринять сразу эту государственную точку зрения на внутреннюю агентуру им было трудно. Они принимали, как бесспорные, все советы относительно сотрудника, и все-таки последние в глазах офицеров были предателями по отношению к своим товарищам.
Правой рукой Зубатова был Евстратий Павлович Медников, человек в то время лет пятидесяти. Он заведовал агентами наружного наблюдения, или филёрами, которые, наблюдая на улице за данными им лицами, выясняли наружно, что те делали, с кем встречались и какие места посещали. Наружное наблюдение развивало данные внутренней агентуры.
Медников был простой, малограмотный человек, старообрядец, служивший раньше полицейским надзирателем. Природный ум, смётка, хитрость, трудоспособность и настойчивость выдвинули его. Он понял филерство как подряд на работу, прошёл его горбом и скоро сделался нарядчиком, инструктором и контролёром. Он создал в этом деле свою школу – Медниковскую, или, как говорили тогда, «Евстраткину школу». Свой для филёров, которые в большинстве были из солдат уже и тогда, он знал и понимал их хорошо, умел разговаривать, ладить и управляться с ними.
Двенадцать часов ночи, огромная низкая комната с большим дубовым столом посредине полна филёров. Молодые, пожилые и старые, с обветренными лицами, они стоят кругом по стенам в обычной позе – расставив ноги и заложив руки назад.
Каждый по очереди докладывает Медникову данные наблюдения и подаёт затем записку, где сказанное отмечено по часам и минутам, с пометкой израсходованных по службе денег.
– А что же Волк? – спрашивает Медников одного из филёров.
– Волк, Евстратий Павлович, – отвечает тот, – очень осторожен. Выход проверяет, заходя куда-либо, также проверку делает и опять-таки на поворотах, и за углами тоже иногда. Тёртый…
– Заклёпка, – докладывает другой, – как заяц бегает, никакой конспирации… Совсем глупый…
Медников внимательно выслушивает доклады про всех этих Заклёпок, Волков, Умных, Быстрых и Галок – так по кличкам назывались все проходившие по наблюдению. Он делает заключения, то одобрительно кивает, то высказывает недовольство.
Но вот он подошёл к филёру, любящему, по-видимому, выпить. Вид у того сконфуженный; молчит, точно чувствует, что провинился.
– Ну что же, докладывай! – говорит иронически Медников. Путаясь и заикаясь, начинает филёр объяснять, как он наблюдал с другим филёром Аксёновым за Куликом, как тот зашёл «на Козихинский переулок, дом 3, да так и не вышел оттуда, не дождались его».
– Так-таки и не вышел, – продолжает иронизировать Медников.
– Не вышел, Евстратий Павлович.
– А долго ты ждал его?
– Долго, Евстратий Павлович.
– А до каких пор?
– До одиннадцати, Евстратий Павлович.
Тут Медников уже не выдерживает больше. Он уже знает от старшего, что филёры ушли с поста в пивную около семи часов, не дождавшись выхода наблюдаемого, почему он и не был проведён дальше. А у Кулика должно было состояться вечером интересное свидание с приезжим, которого надо было установить. Теперь этот неизвестный приезжий упущен.
Побагровев, Медников сгребает рукой физиономию филёра и начинает спокойно давать зуботычины. Тот только мычит и, высвободившись, наконец, всхлипывает:
– Евстратий Павлович, простите, виноват!
– Виноват, мерзавец, так и говори, что виноват, говори прямо, а не ври! Молод ты, чтоб мне врать! Понял?
Это расправа по-свойски. Что происходило в филёрской, знали только филёры да Медников. Там и награды, и наказания, и прибавки жалованья, и штрафы…
Просмотрев расход. Медников произносил обычно: «Ладно, хорошо». Найдя же в счёте преувеличения, говорил спокойно: «Скидай полтинник, больно дорого платишь извозчику, скидай!» И филёр «скидал», зная, что во-первых, Евстратий Павлович прав, а во-вторых, все равно споры бесполезны.
Кроме своих филёров, при Московском охранном отделении был ещё летучий филёрский отряд, которым тоже ведал Медников. Этот отряд разъезжал по России, разрабатывая агентурные сведения Зубатова или департамента.
То была старая медниковская школа. Лучше его филёров не было, хотя выпивали они здорово и для всякого постороннего взгляда казались недисциплинированными и неприятными. Они признавали только Медникова. Мёдниковский филёр мог пролежать в баке над ванной (что понадобилось однажды) целый вечер, мог долгими часами выжидать на жутком морозе наблюдаемого с тем, чтобы провести его затем домой и установить, где он живёт; он мог без багажа вскочить в поезд за наблюдаемым и уехать внезапно, часто без денег, за тысячи вёрст; он попадал за границу, не зная языков, и умел вывёртываться.
Его филёр стоял извозчиком так, что самый опытный и профессиональный революционер не мог бы признать в нем агента. Умел он изображать из себя и торговца спичками, и вообще лоточника. При надобности мог прикинуться и дурачком, и поговорить с наблюдаемым, якобы проваливая себя и своё начальство. Когда же служба требовала, он с полной самоотверженностью продолжал наблюдение даже за боевиком, зная, что рискует получить на окраине города пулю или удар ножом, что и случалось.
Единственно, чего не было у медниковского филёра, это сознания собственного профессионального достоинства. Он был отличный специалист-ремесленник, но не был проникнут тем, что в его профессии нет ничего зазорного. Этого Медников им привить не смог. В этом отношении провинциальные жандармские унтер-офицеры, ходившие в штатском и исполнявшие обязанности филёров, стояли много выше, понимая своё дело как государственную службу. Позже и штатские филёры, подчинённые жандармским офицерам, воспитывались именно в этом духе, что облагораживало их службу и много помогало делу.
Во всех раскрытиях Московского отделения роль наружного наблюдения была очень велика.
Имелся в отделении свой хороший фотограф и расшифровщик секретных писем, а также и свой учёный еврей, который знал все по еврейству, что являлось при работе в черте оседлости большим подспорьем. Была, наконец, и ещё одна фигура, прогремевшая позже в революционном мире, чиновник для поручений E.П. Меньшиков, когда-то, как говорили, участник одной из революционных организаций, попавший затем в отделение и сделавший в нем, а после и в Департаменте полиции, большую чиновничью карьеру.
Угрюмый, молчаливый, корректный, всегда холодно-вежливый, солидный блондин в золотых очках и с маленькой бородкой, Меньшиков был редкий работник. Он держался особняком. Он часто бывал в командировках, будучи же дома «сидел на перлюстрации», т. е. писал в Департамент полиции ответы на его бумаги по выяснениям различных перлюстрированных писем. Писал также и вообще доклады департаменту по данным внутренней агентуры.
Меньшиков знал революционную среду, и его сводки о революционных деятелях являлись исчерпывающими. За ним числилось одно большое дело. Говорили, что в те годы департамент овладел раз явками и всеми данными, с которыми некий заграничный представитель одной из революционных организаций должен был объехать ряд городов и дать группам соответствующие указания. Меньшикову были даны добытые сведения и, вооружившись ими, он в качестве делегата объехал по явкам все нужные пункты, повидался с представителями местных групп и провёл начальническую ревизию. Иными словами, успешно разыграл революционного Хлестакова.
Позже, взятый в Петербург, в департамент, прослуживший много лет на государственной службе, принёсший несомненно большую пользу правительству, он был уволен директором департамента Трусевичем. Тогда Меньшиков, находясь за границей, начал опубликовывать те секреты, которые знал.
Приём в розыскные учреждения лиц, состоявших ранее в революционных организациях, являлся, конечно, недопустимым. Слишком развращающе действовала подпольная революционная среда на своих членов беспринципностью, бездельем, болтовнёй, чтобы из неё мог выйти порядочный чиновник. Он являлся или скверным работником или предателем интересов государства во имя партийности и революции.
Были, конечно, исключения, но они являлись именно исключениями.
Но раз правительство это допускало, то исправление ошибки таким хирургическим способом, к которому прибегал Трусевич, приносило лишь новый вред тому же правительству.
